Воспоминания о В.А. Серове
СМЕРТЬ
...Я не суеверна. Ни в какие чудеса, предчувствия не верю: одинаково трезво отношусь к событиям внешней природы, как и к проявлениям из психического мира, иногда в высшей степени загадочным. Один случай из того времени меня все-таки немного смутил. Тоша уехал в Москву; я его увидала во сне умирающим в неизвестной мне комнате, одетым в чужой халат. Он так реально, так явственно предстал перед моими духовными очами, что, проснувшись, я почувствовала неотразимый страх. Навожу справки: Тоша болен, лежит в доме у Мамонтова. Приезжаю туда, встречаю сына изможденного, бледного, в чужом одеянии — точь-в-точь как во сне! С тех пор щемящая боль от какого-то суеверного страха за жизнь сына меня преследовала все последующие годы. Вероятно, у него также впечатление от внезапной кончины отца гнездилось в глубине его души; беспокойство его невольно сообщалось и мне.
— А как папа умирал? Расскажи...
Снова и снова повторяю я известное ему происшествие. Обычный вздох, ощупывание груди, пророческое изречение: “мне долго не жить... я знаю!”
Видно, это предчувствие у него часто всплывало и подчас нестерпимо угнетало.
Раз мы сидели в Байрейте, на опере Вагнера “Валькирия”. В сцене появления предвестницы близкой кончины Зигмунда возле меня вдруг раздается сдержанное рыдание, судорожное всхлипывание. В темном, погруженном в благоговейное молчание, театральном зале, этот трагический плач потрясающе подействовал не на меня одну. Взглянула на Тошу: какая-то роковая покорность, знакомый угрюмый взор, подавленная пришибленность во всей фигуре; “сон в Сябринцах” — мелькнуло у меня в уме.
Через несколько времени получаю в деревне телеграмму: “если хотите застать сына в живых, приезжайте немедленно”.
Я его застаю умирающим на квартире у князя Львова, директора училища живописи и ваяния. Тогда он еще уцелел, как известно. Но с этого момента я ждала, ждала неуклонно роковой развязки. Сябринский сон все явственнее, все рельефнее всплывал в моем воображении.
Летом я заехала в Финляндию погостить к Серовым, тотчас после возвращения В. А. из Лондона. Он был весел, оживлен, в приподнятом духе; но меня эта приподнятость пугала и настроила мрачно.
— Да чем вы опечалены? — спрашивали меня друзья мои. — Сын ваш весел, бодр; может быть, европейский успех вызвал эту приподнятость...
— У моего сына никакой успех не вызовет приподнятости его духа. Его бравурность меня смущает. Он, такой осторожный, мнительный... вдруг как будто переродился, сам не свой.
Собирается к кому-то на Кавказ, еле отдохнув после поездки по Европе. Невольно вспоминался отец, собиравшийся чуть ли не накануне своей смерти... в Индию! То же беспокойство, та же лихорадочность в Валентине Александровиче. Встречаемся в Москве через несколько недель: потухший взор, во всей фигуре выражение покорности судьбе, угрюмый взгляд, и снова кошмарный вопрос: “а как умер отец? Расскажи”...
Через три недели его не стало...
________________
На днях подходить ко мне старушка:
— Семеновна! а я, ведь, помню твоего покойного сынка: молоденький такой был... помню, помню его, хорошо помню! Он лепил дедушку Ивана Матвеевича, и посейчас изображеньице его цело, на комодике стоит. Только при уборке носик сшибли ненароком, уронили на него уж не помню что. А ты погляди, у Углановых стоит. Постарела ты, Семеновна, страсть как постарела!
Распростившись с моей собеседницей, я отправилась на розыски бюста Ивана Матвеевича, бывшего моего домохозяина. Попросила его принести ко мне. Вот он стоит предо мною... слепленный шестнадцатилетним юношей. Что за сила! Что за выразительность в лице старого крестьянина, крутого, строгого нрава, пережившего крепостное право, свирепствовавшего и в своей семье с неимоверным деспотизмом. Не смею утверждать, что бюст удачный (отбитый кончик носа особенно мешает судить о сходстве), но взгляд суровый из-под нависших густых бровей, упрямый лоб бывшего старосты переданы безусловно верно и сильно. “Мазки” репинские и здесь сказались, хотя и в другой области.
Замечательная здесь глина — вероятно, с примесью цемента, находящегося в большом количестве в наших краях — способствовала окаменению бюста; тяжелый, грузный, он принял вид как будто отлитого из чугуна.
Да! Вот снова Сябринцы... та же комнатка... тот же бюстик... Сидишь точно в склепе: душу, охваченную тьмой, мраком, пронизывает могильный холод...
Припоминаются слова, произнесенные Валентином Александровичем по поводу смерти одного близкого друга: “смерть дорогого человека железным кольцом сдавливает сердце”.
1913 г.
 Портрет вел. кн. Георгия Михайловича (В.А. Серов) |  Портрет вел. кн. Михаила Николаевича в тужурке |  Купание лошади (Серов В.А.) |